Солоухин последняя ступень проблема

Солоухин последняя ступень проблема

Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997)

(Исповедь вашего современника)

Эта книга написана — страшно сказать — в 1976 году, то есть в то время, которое потом назвали «застойным». Можно сказать и по-другому: это было мертво-стабильное время, никаких перемен, никаких даже шевелений в сторону перемен не предвиделось и даже не предчувствовалось.

Конечно, все понимали, что быстро стареющий Брежнев рано или поздно уйдет, но он был окружен такой сплоченной группой соратников (сообщников), что даль не проглядывалась даже на две-три фигуры вперед. Ну, уйдет Брежнев, но ведь рядом с ним Андропов, Черненко, Суслов, Гришин, Громыко, Устинов, Щелоков… Непробиваемая толща кадров, готовых занять место Генсека и удерживать существующую стабильность, то есть застой. И потом эти взаимные аэродромные чмокания-целования с Живковым, Чаушеску, Кадаром, Гереком… Надеяться было не на что.

А я в начале шестидесятых годов начал прозревать или, точнее сказать, прозрел. Как и почему это получилось — об этом и книга. Прозрение процесс необратимый. В слепых можно ходить хоть сто лет, но, раз увидев, нарочно уже не ослепнешь. Разве что зажмуриваться, да и то от увиденного не уйдешь.

И вот я стал писать книгу о том, как я прозрел, о том, что я увидел и понял.

Тут совпало несколько дополнительных обстоятельств, которые тоже сыграли свою роль.

Анна Ахматова, услышав у Марины Цветаевой в стихах что-то о смерти, воскликнула: «Ты с ума сошла! В стихах все сбывается!» А я как раз написал одно стихотворение. Где-то вычитал, что Страдивари потому делал такие драгоценные скрипки, что брал для этого дерево, в которое ударила молния. Скорее всего — легенда. Но, во всяком случае, легенда красивая. И вот стихотворение у меня заканчивалось:

Ну, вот небеса и бабахнули. В 1973 году, в возрасте сорока девяти лет — операция в онкологическом институте им. Герцена (при желании читайте об этом подробнее в повести «Приговор»).

Врачи думают, что больные ничего не слышат, не знают. А шушуканье за спиной трудно было не слышать: три месяца, от силы — шесть. Потоки метастазы, легочная температура, как бы вялая пневмония — картина известная… Когда же прошел год и пошел второй, я сказал себе: вот, ты хотел, чтобы небеса ударили в тебя, они и ударили. Но более того, они дают тебе дополнительный срок жизни. Зачем? Чтобы ты протирал штаны в ЦДЛ? Нет, тебе дан дополнительный срок, чтобы ты написал свою главную книгу. К 1976 году книга была готова.

Рязанская поэтесса Нина Краснова (она же и профессиональная машинистка) сказала мне однажды: «Все твои повести, это как деревня с ее домами, деревьями, колодцами, амбарами и прудами, а эта рукопись как церковь, венчающая деревенский пейзаж». Пусть будет так. Правда, когда я спросил у Нины Петровны: «А что же в этом случае моя новая повесть «Смех за левым плечом»? — Краснова не растерялась: «Это крестик на церковке»…

Книга «Последняя ступень» писалась без оглядки по многим причинам, и первая из них та, что было бы смешно даже и помышлять об ее опубликовании в то время. Ну а если написать и спрятать, то какие же могут быть оглядки? Это некоторые с их квартирными «эпопеями» да с карикатурами на русского солдатика «линяли за бугор», а я даже в уме не держал. Где родился, там и пригодился.

Передиктовал рукопись машинистке, размножил до шести-семи экземпляров. Хранились: два экземпляра в Москве в надежных, домах и семьях, один экземпляр в Париже, один в Сан-Франциско, один во Франкфурте-на-Майне, но везде с твердым уговором: без моего ведома из рук не выпускать.

Но время шло. Чувство опасности притуплялось, я стал давить рукопись почитывать то одному человеку, то другому. В общей сложности «тираж» прочтения составил, вероятно, около полусотни. Называть всех, кто прочел, ни к чему, упомяну лишь Леонида Максимовича Леонова, да еще Александра Львовича Казембека, русского дворянина, эмигранта в Париже, основателя партии «Младороссов», в программе которой было соединить Советскую власть (вернее, сталинское единоначалие и государственность) с монархией. Идея кажется смешной, но не настолько уж. Ведь Сталин уже и был самодержцем, и если бы не вывели его из строя 28 февраля 1953 года, народ, возможно, провозгласил бы его даже императором.

Так вот, реакция этих двух людей. Леонов: «Вообще ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там у него бутылка коньяку».

Александр Львович, после войны возвратившийся из парижской эмиграции в Москву, оказался одним из первых читателей рукописи. Помню, я сидел в кресле в его комнате, а он ходил мимо меня своими мелкими шажками, ходил не целый ли вечер, никак не решаясь на вынесение приговора. Потом остановился на секунду: «Во-первых, это — блистательно, во-вторых, по-русски — доблестно. » И тотчас вышел из комнаты. Завышенную восторженность оценки (а она была еще выше, чем изображено здесь) надо отнести за тот счет, что Казембек всю жизнь прожил с этими идеями, но высказать их (по крайней мере, в такой форме и в таком объеме) не высказал.

А между тем потекли годы. Издательство «Посев» во Франкфурте-на-Майне освоить рукопись не смогло («Нас разнесут!»). Самое большое, что они сделали, это извлекли оттуда небольшую главку о Ленине и под названием «Читая Ленина» издали ее отдельной брошюркой.

Сейчас могу сказать, на сердце руку положи, что удерживали от публикации меня не боязнь, не страх (скорее инерция), однако не на последнем месте был и этический момент. Может быть, даже на первом месте. Ведь я отчетливо понимал, что некоторые «персонажи» в книге легко узнаваемы, и «персонажам» это может вовсе не понравиться. А я им, между тем, обязан столь многим, что огорчать их никак не хотелось бы.

Даю ли я себе отчет в том, что многие мысли, идеи, положения были подраздерганы за двадцать лет мною самим в других книгах либо статьях, частично другими людьми, частично самим временем? В частностях — да, но в большом и целом основная концепция остается, мне кажется, злободневной. Впрочем возможному читателю судить об этом будет легче, нежели автору.

Должен заметить, что где-то в середине срока хранения рукописи, я перечитал ее и сделал некоторые вставочки, уточнения и дополнения. Это означает, что я и сам видел, как время идет, и что оно меняет не только обстановку в стране, но и меня самого.

Источник

Ступень Солоухина

В.Солоухин
Последняя ступень

Написано: 1976
Напечатано: 1995, Издательство: АО «Деловой центр»

Действительно, последняя… ЭТО надо читать!
На эту книгу вышел случайно, так как читать заранее не собирался. Пролистав, вспомнил отрывок «Читая Ленина», антигайдаровскую «роман газету» с «Соленым озером», «Камушки на ладони»… Но, в общем, автор меня сильно не интересовал. Косвенно отталкивало от Солоухина и его окружение – весь этот хоровод «наших современников», глуповатых, но амбициозных официальных советских писателей, пусть и патриотов. Думал ли, что книга так заденет.

Сюжет документального романа, в общем-то, прост. Успешный советский писатель, получающий спецпайки, вещающий с Красной площади и восхваляющий вождей, встречает человека, который меняет его мировоззрение, делает из коммуниста монархиста. Любовь к «советской Родине» сменяется тоской по настоящей России, захваченной и уничтоженной. Душа человека находит себя, открывает то, что было скрыто, дремало под спудом. Понимание ситуации сопровождается страшной болью за народ и страну, ненавистью к ее врагам. С каждой новой встречей с интересным фотохудожником и его женой, беседами, поездками, посещением церквей пелена с глаз рассеивается, морок, наведенный бесовской пропагандой, пропадает и прежним наивным совписом-идиотом уже не стать.
Написано подробно и со вниманием ко всем основным болевым точкам советского периода. Вспоминаются подзабытые уже подробности застойного быта и политики времен «зрелого социализма», веселят анекдоты из жизни привилегированных литераторов и т.п., но это – смех сквозь слёзы.

Но, главное, конечно, не воспоминания, а тот идейный заряд, который содержит солоухинская книга. По словам автора, он написал ее в еще середине аж 1970-х годов, узнав о своем раке и готовясь к смерти (тогда не наступившей), потом рукопись спрятал в нескольких местах за границей. Опубликована она не могла быть даже в «Посеве» («нас порвут!») А если бы была опубликована и разошлась – эффект был бы не слабей, чем от Солженицына. По-разному можно судить-рядить об этом факте, но бомба есть бомба, даже и не разорвавшаяся. Может пригодиться для следующего сражения.

Напечатана «Последняя ступень была» только в середине 90-х годов, уже в постсоветской РФ. Вроде бы факты почти все стали уже известны, и идеологические битвы времен перестройки сменились новыми (на фоне ограбления и обнищания уже «советского народа»), но все равно – текст Солоухина производит впечатление даже сейчас, своей цельностью и убежденностью автора. Даже не хочется смотреть свысока доступного сейчас Знания на прозрения автора – сам ведь стал понимать кое-что только ко времени акмэ, несмотря на все «гласности». Беда в том, что это все, уже известное и доступное не знают, не понимают и НЕ ХОТЯТ наши современники в условиях уже, казалось бы, почти полной информационной прозрачности. А ведь болезнь до сих пор терзает нас и не хочет даже признаваться даже не большинством «дорогих россиян», а хотя бы сколько-нибудь заметной и влиятельной группой. Знание о причинах трагедии, произошедшей с Россией, конечно, существует, но не оказывает существенного влияния на текущую политику и общественные настроения.

«Оккупация сохранилась, а власти нет» — это замечание Солоухина застойных времен актуально и сейчас, при утвердившемся неозастое. Ну, а сколько лжи, клеветы, да и просто откровенной глупости наворочено вокруг наших историй-политик. Почитали бы лучше «Последнюю ступень», да ведь не хотят и не будут!
Между тем, крупнейшая катастрофа приближается. И она, в отличие от трагедий вековой давности, названных мировой войной и ее последствиями, уже будет иметь не только страновой (погибшая Империя) или макрорегиональный характер. Нет, «абстракционисты», «черви» уже захватили весь мир, переваривая его в страшный удобный для переваривания «червей» питательный бульон, и им нечему и некому сопротивляться. Час их полного торжества близок и ознаменуется он глобальной катастрофой, сопоставимой с гибелью Римской ойкумены, только уже во всемирном масштабе. Разумеется, большая часть «лишнего» населения обречена и зачистку уже сейчас ведут довольно интенсивно «зачищается» (донбассы-сирии – это лишь фрагменты мозаики!). Герой книги, Кирилл размышляет о прогрессирующем (благодаря различным «прогрессивным личностям») «раке крови» человечества, находившемся в неизлечимой стадии. Надежды остаются, может быть, только на наступление после очередного темновековья, нового Возрождения. Но ведь и паразиты человечества тоже выживут и опять примутся за свое. Найдутся ли в далеком будущем умная и жестокая воля, чтобы из вывести или грядущая катастрофа будет последней уже в масштабе космическом, то есть наш обитаемый мир (вариант: человечество в своем человеческом облике), прекратит свое существование в точке какой-нибудь «сингулярности», изглоданный напоследок червями вселенского Зла. И еще в одной галактической области силы Аримана будут отмечать победу Инферно.

Но спустимся с этих неблагодатных небес на грешную нашу землю и почитаем Солоухина. Признаюсь, что я считал его литературные способности весьма скромными. Ну, был советский деревенский «самородок», попавший в «струю» и вовремя замеченный и поддержанный «старшими товарищами». Стихов я его не знал (за исключением текста песни «Мужчины»), а проза казалась пресноватой, слишком уж связанной с обстоятельствами своей, уже отошедший эпохи. В общем, типичный «совпис». Все эти приглаженные, лицемерные тексты, пустые рифмы выдоенные, точнее, вышедшие навозом из стада советского писательского союза, с младых ногтей, с «родных речей» и детских хрестоматий отравляли наше сознание, мешали воспринимать мир адекватно. В голову «самой читающей в мире» впихивались комбикорма из марковщины, кайсынкулиевщины и т.п., а гарниром шли «прогрессивные гении» африк, америк и островов свободы. Добавлялись и залежалые пряности от полуфрондерствующих евтушенок. От таких «духовных пищ», как не случиться длительному и устойчивому несварению в мозгах? Не будет большим преувеличением сказать, что вся, так называемая «литература советского периода» /без непосредственной связи с уничтоженной РУССКОЙ/ не стоит одного стихотворения Блока, не говоря уже о Пушкине. Но на выжженном поле буйно росли сорняки – миллионные тиражи советских «лауреатов» и разнообразных туземных «художников слова». И Солоухин тоже в этом участвовал в меру своего скромного таланта, но — ведь прозрел!

Да, писатель оказался гораздо больше, чем ведущий член СП СС. От текущей «злобы дня» он выгребает на ряд сквозных тем и справляется с ними весьма ловко. Удачной в композиционном отношении «Последней ступени» представляется то, что герой, уже готовый вступить в свою индивидуальную последнюю битву со Злом, и читающий как молитву, «куликовские» стихи Блока, в последнюю минуту оказывается, предупрежден православным пастырем. Оказывается, Буренин, его Вергилий по закоулкам советского ада и открыватель «тайны времени», сам, в лучшем случае находится «под колпаком», а возможно, что и служит Злу, сознательно и со знанием дела (немыслимого не только для рядового советского обывателя, но и для продвинутого московского интеллигента) приняв его сторону, являясь изощренным конторским провокатором. Получается, что все главные и «опасные идеи» в «Последней ступени» высказываются этим провокатором и поклонником фюрера, полагавшего этого архитектора» — последней и упущенной надеждой Европы. Но являются ли от этого высказанные идеи менее важными, а факты русской Катастрофы менее вопиющими.
Судьбы ли хранила Солоухина от участи Огурцова, Осипова или Бородина или он, таким образом, оправдывает свое молчание. Во всяком случае, «пасли» его не так плотно, как пророка Исаевича, а зерно сомнения было брошено, и росток Знания о «тайне времени» взошел, хоть и не разросся.

Но возможно ли было оно, это эффективное русское Сопротивление. Малейшие попытки сорганизоваться жестоко пресекались или были провокацией спецслужб. И тогда, и – сейчас. Говорить-писать, да, кое-что можно. Но – «разное болтают». Россия прошла сквозь Смерть, но не возродилась – увы. Отдельные русские (и не только – «Закат Европы!)) люди живут этой гибельной, духовно уже постисторической жизнью, но … зомби-апокалипсис уже наступил. В противном случае не совсем понятно, почему враг с героем прочитанного нами документального романа был столь откровенен. Обреченный может знать правду, даже – полную Правду; от этого его страдания станут еще невыносимее.
Грешным делом иногда думаешь: а, может быть, разнообразные совкодрочеры и пивососущий-карьероделающий электорат «голубого медведя» по-своему прав? И не только борьба искренних патриотов-антисоветчиков была обречена, но и их идеалы были сомнительными. Вот – борьба. СССР тщательно готовили к раздроблению и ограблению. В этом плане русские «антисоветчики» были на некоторое время союзниками, точнее, «попутчиками» захватчиков, подготавливавших приХватизацию – новый Большой Хапок под аккопанимант русофобских завываний. В печальной солоухинской повести этот момент удачно выведен в примере такси: кто-то умчался к богатству и зарубежной недвижимости, а незадачливый русский попутчик, тащивший «чемодан», остался после «радикальных реформ» мерзнуть на промозглом ветру. Об этом же сочиняет свои вирши и Сева Емелин: уже постфактум допетрили все-таки. А Солоухин – предвидел! Были ли это ошибками в тактике и стратегии, как, критикуя национальное русское движение советского периода, утверждает профессор В.Соловей? Ага! Много ли могли «воапики» против скоординированных ударов ставленников глобальной финансовой олигархии. Многие не понимали, да, хотя были и понимающие, хотя бы отчасти.

Но посмотрим на идеалы понимающих. О чем, скажем, мечтали, наши антикоммунисты из «Последней ступени», разговорившись в изолированном салоне едущей машины. Они чаяли о полных прилавках, о том, что будут обратно переименованы Тверь и С-Петербург и закончится коммунистическая пропаганда (писал о чем-то схожем и Солженицын в «письмах к съездам и вождям»). Ну, вот магазины забиты шмотьем, и церкви растут как грибы, и Санкт-Петербургский университет лишился имени Жданова (сам, помню, подписи за это собирал, напитавшись уже карякинской «ждановской жидкостью»), и даже ХСС восстановлен – и что?
И – ЧТО!
Конечно, все это не вполне настоящее. И возвращение исторических имен заторможено (по поводу чего так негодует белый историк С.Волков), и попы ведут себя по советско-чекистским образцам, и изобилие неозастоя куплено слишком дорого, фактически это проеденный кровью и потом накопленный прошлый запас и заимствование у будущих поколений, которых еще может и не быть. Но все-таки: всё, о чем так долго мечтали, как-то реализовано, а счастья нет и тревога за будущее все больше. В советско-перестроечные времена хотя бы надежды-иллюзии были, а теперь они растаяли. Хотя и не у всех…

Большинство просто не думает ни о чем серьезном. Выгнало из голов все подобные мысли и забор высокий поставило. Смотрит народ, футбол, сериалы и рекламу, млять, а проблемы видит только в «пусть говорят» и «давай поженимся». И опять всплывает вопрос: может быть, так и надо? Ключевая цитата о России из «Последней ступени» для меня вот эта:
«Так не мертва ли она? Не осталась ли нам скорбная доля только оплакивать ее остов по пророчеству русского писателя?
А если теперь и оживить? Есть ли смысл оживлять человека на подопытном операционном столе, если у него вырезано всё самое главное и важное? Оставшиеся органы все перепутаны хирургами-палачами. Не на мучения ли разбудишь его и вернёшь к жизни? Ведь всюду будет болеть, когда начнет он оттаивать от анестезии. »
Погибающий народ и не захотел просыпаться и бороться, когда его отчасти разбудили в конце прошлого века. В начале наступившего тысячелетия он предпочел залечь перед зомбиящиком, откуда уже вычищалась вся актуальная «политика». Неправильно поступил? Всяк поступает по своей природе. Если сил уже нет, то чего и дергаться. Возможно, это имело смысл сто лет назад, но великую и прекрасную Россию – живую страну! – прос-ли, сдали торжествующему Врагу. И – враги глумятся, глумятся. Надо и, может быть, можно было бороться. Но… Не удержали, не поняли, что надо было терпеть и постепенно исправлять неприятное, чтобы избежать невыносимого, запредельного зла. Наоборот, уровень понимания, то есть, предпосылки для сопротивления и адекватных действий, ориентаций в вихре предреволюционных времен, это уровень понимания критически снижался. Ну, что такое, к примеру, эту пресловутые, половинчатые, ублюдочные и во-многом НЕрусские «Вехи» по сравнению с «Дневником писателя». Достоевского вспомнили, зацитировали, когда уже поздно было и очаги нашего сопротивления беспощадно выжигались.

Но выбор – это дело личной совести. И ума, конечно. Мы все умрем, как умер автор «Последней ступени». У нас нет его утешений в виде «берёзок и христосиков» – увы. Остается лишь лишенный иллюзий стоицизм. Но нужно отдать должное хорошему писателю Владимиру Алексеевичу Солоухину, который смог превратиться из советского зомби, коммунистического литератора в умного русского человека.
*
Вот так, как-то. Разумеется, чтобы дешифровать эти заметки надо со вниманием прочесть саму книгу В.Солоухина. Там, в романе ключ на сотни страниц, а наши краткие записи – лишь небольшой замочек, как бы нелепо это не выглядело. Но, действительно, русским стоит читать «Последнюю ступень».

Источник